— Конечно, он вас обманывает! Вы даже не представляете, насколько он лживый! — всхлипнула я.

— Катя… Что ты говоришь!

Ирина Анатольевна задохнулась от изумления. Еще бы! За все эти годы она не услышала от меня ни одной жалобы на ее сына. А тут вдруг такое обвинение.

— Он лживый… Мерзкий… Отвратительный! — выпалила я, уже совершенно не владея собой. — Он два года надо мной издевался!

— Что?! — замешательство на лице свекрови сменилось настоящим ужасом.

Не знаю, как я решилась бросить эти слова прямо ей в лицо, мне никогда не хватало смелости во всем признаться. Но сейчас я не выдержала, потому что не могла дальше захлебываться беззвучной яростью и отчаянием — ненависть к ее сыну затопила, как морской прилив.

— Катя, нет, не надо… — выдавила Ирина Анатольевна.

Но я уже не могла остановиться.

— Он издевался надо мной! Бил, унижал, мучил! — воскликнула я. По лицу потекли слезы. — Вы даже не представляете, что он со мной делал! Ваш обожаемый драгоценный сыночек!

— Что он делал? — убито спросила свекровь, едва шевеля губами. Так спрашивают врача — с замиранием сердца, страшась услышать смертельный диагноз.

Следующие десять минут были заполнены моими признаниями. Я говорила, как на исповеди, и не могла остановиться. Путала слова, рыдала, задыхалась, вновь переживала весь тот кошмар и сжималась от боли, описывала самые жуткие эпизоды и вздрагивала от собственных слов.

А когда остановилась, внезапно ощутила невероятное освобождение, словно сбросила на землю тяжкий груз. Я его тащила на себе два долгих года и вот, наконец, избавилась…

Эйфория была кратковременной. Да, мне удалось, наконец-то, во всем признаться, я и стала легкой, как перышко… Но тут же со страхом взглянула на свекровь.

Как она отреагирует? Что сейчас скажет?

Я ждала взрыва, но Ирина Анатольевна застыла, окаменела. На нее было страшно смотреть, жизнь уходила с ее лица. Прямо на глазах моя свекровь превращалась в живой труп. За несколько минут от сияющей красоты не осталось ничего — мертвенная бледность разлилась по щекам, нос и подбородок заострились.

Мое признание оказало на нее ужасное воздействие. Я словно всадила ей в живот самурайский меч, и он вошел с тихим скрипом, безжалостно рассекая кожу, сосуды, внутренние органы…

— Катя… Нет.

Конечно, мои слова ошарашивают… У Вадима солнечное обаяние, он неотразим. Как поверить, что под этой маской скрывается садист, которого возбуждают страдания жертвы? Думаю, Вадим мечтал бы родиться во времена инквизиции. Вакансия палача — это как раз для него. К нему в сырое подземелье непрерывно отправляли бы красивых девушек, обвиненных в колдовстве, а он бы приковывал их к стене и мучил, наслаждаясь их болью и изнемогая от похоти.

Ирине Анатольевне было трудно мне поверить, но она поверила — сразу и безоговорочно. Сейчас она словно слетела с обрыва и лежала внизу, на острых камнях. Я видела, что ей ужасно больно, но не решалась взять за руку.

— Я так надеялась, — наконец, безжизненно произнесла она.

Не узнала голос свекрови. От этой яркой, самоуверенной, напористой женщины ничего и не осталось. Рядом со мной сидела жалкая тень той, прежней, Ирины Анатольевны.

— Так надеялась… — повторила она. — Думала, если на меня похож, как две капли воды, значит, пороки отца ему не передались… Нет, глупо было на это надеяться. Яблоко от яблони… Я почти поверила, что Бог миловал, пронесло. Ты молчала и улыбалась, ты же ни слова ни разу не сказала… Катя, почему ты раньше мне не призналась?

— Я вообще не собиралась рассказывать. Не знаю, почему сейчас это сделала… Не выдержала.

— Бедная малышка… Как же ты натерпелась… — свекровь посмотрела на меня с сочувствием. — Досталось тебе. Хорошо представляю, через что ты прошла.

Ирина Анатольевна медленно стянула перчатки, взяла сумку, нашла какое-то лекарство и сунула в рот таблетку. Руки у нее дрожали, пальцы ходили ходуном. Никогда не видела свекровь в таком ужасном состоянии. Не выдержав, я все-таки взяла ее за руку, а она сжала мою ладонь и всхлипнула.

Ее очередь плакать… и признаваться.

— Отец Вадима был таким же. Жили душа в душу, а потом он вдруг слетел с катушек. Именно в тот момент, когда я и уйти от него не могла — в городе ни родных, ни знакомых, сама только родила. Тут муженек и развернулся в полную силу. Бил, унижал, издевался. Но я все равно сбежала, с шестимесячным ребенком на руках. Нашел, вернул и отлупил так, что чуть не прикончил. Скулила в подушку, чтобы ребенка не разбудить, а потом неделю была как в бреду. Столько лет прошло, но до сих пор вспоминаю с содроганием. А этот гад потом еще возмущался, что у меня молоко пропало. И я опять была виновата…

Теперь уже я застыла, потрясенная признанием свекрови. Мы с ней сегодня соревнуемся — по очереди стреляем друг другу в сердце.

Я уставилась в одну точку, переваривая информацию. Значит, мы с Ириной Анатольевной — товарищи по несчастью? Обе попали в лапы изуверов… А моего мучителя она любит, не может не любить. Он ее единственный сын.

— Катя, я тоже никому не рассказывала, что меня бьет муж. Не могла признаться, да и особо поделиться было не с кем… К следующему побегу подготовилась получше, и второй раз у меня получилось. Вадику был год. Это могло бы стать самым счастливым периодом моей жизни — радость материнства, забота о малыше, внимание любимого мужчины… Но муж превратил тот год в настоящий ад. Серьезно, я побывала в аду, — свекровь снова сжала мою руку. — И ты тоже, Катя. Ты терпела из-за брата? Боялась, что не дадим денег на лечение?

— Да. Все ради этих миллионов, — пробормотала я. — Я вовсе не ангел.

— Не говори так. Ты просто угодила в капкан. Как же тебе не повезло… И почему именно ты? Такая милая, славная… Какая-нибудь другая девица давно бы ославила меня на весь город или стала бы шантажировать.

Я все никак не могла прийти в себя. Находилась под впечатлением от известия, что Вадим — достойный наследник своего папаши. Тот был таким же мерзавцем. Для меня это открытие имело огромное значение.

— А где сейчас ваш первый муж? Вы знаете?

— Двадцать лет назад разбился на машине. Я так обрадовалась, узнав об этом… Хотя к тому времени уже давно уехала за тридевять земель, вышла замуж второй раз. Мне так повезло, что я познакомилась с Сашей и заинтересовала его. В тот момент я была совершенно дикой, шарахалась от мужчин, в каждом видела потенциального мучителя, — вспомнив второго мужа, Ирина Анатольевна слабо улыбнулась. — Он меня приручил, отогрел, отправил дальше учиться, потом устроил на работу. Так обо мне заботился, любил, лелеял. Жаль, от него детей не родила, не получилось.

Мне повезло гораздо больше: я не успела родить ребенка от Вадима. Господи, спасибо тебе огромное! Иначе провела бы полжизни под дамокловым мечом, как моя свекровь, ожидая, не проявится ли в драгоценном ребенке гнилая наследственность.

— Катя, прости меня… Я так тебе навредила.

— О чем вы?

— Я ужасно на тебя злилась, не понимала, как ты могла бросить Вадима. Считала тебя маленькой неблагодарной тварью, которая сначала выкачала тонну денег, а потом растоптала чувства моего сына. Я была в ярости, поэтому постаралась отомстить. Пустила слух, что ты сливаешь информацию, и от твоего вероломства пострадали две компании.

— Нет! — в ужасе отпрянула я.

— Катя, прости. Я же ничего не знала… Теперь я понимаю, что мстила — кому? Несчастному измученному ребенку! Извини меня, малышка.

— Поэтому меня не брали на работу?! — воскликнула я. — Вот, в чем причина! А я-то удивлялась… Как дура бегала по собеседованиям и везде получала отказ! Ирина Анатольевна, как же вы могли?!

— Я все исправлю, Катя, обещаю. У тебя будут самые лучшие рекомендации, я все компенсирую! Ты же знаешь, какие у меня возможности.

Я всхлипнула и в отчаянии покачала головой.

— Катя, ну, извини, милая! Как же ты настрадалась от нашей семьи…