У Кирилла перехватило дыхание, в горле застрял комок. Тучи рассеялись, мрачные мысли растворились в сияющем солнечном свете. Солнце сверкает прямо в его кабинете, он даже держит его в руках… Наверное, самое лучшее, что с ним могло произойти в жизни, происходит именно сейчас. За что ему такое счастье — видеть ее… и даже прижимать к сердцу… Чем он это заслужил?

Настроение стало и вовсе чудесным, когда Кирилл обнаружил на крыльце развеселую компанию с его звездой в центре. Пьяная крошка практически не держалась на ногах, а еще замерзла — щеки и нос покраснели, потому что вышла на мороз совсем раздетая, в легкой куртке с тонким капюшоном, а чтобы не замерзнуть на таком пронизывающем ветру, требовался пуховик или даже шуба.

А в самолете Кирилл устроил форменное безобразие. Катя уже совсем не сопротивлялась, позволяла все, что угодно: обнимать, прижимать, лапать. Пока вытаскивал из-под нее ремень, смотрела так доверчиво.

Перелет до Москвы Кирилл еще как-то держался, только тихо млел, когда его пьяное сокровище возилось у плеча и сопело во сне. Но во втором самолете у Кирилла сорвало стоп-кран — когда Катя во сне протянула руку и положила ее ему на пресс…

Все вокруг спали, в иллюминаторе мерцало нефтью черное небо, возникали обрывки серых облаков. Кирилл не устоял, поддался соблазну. Раз десять поцеловал душистую золотую макушку и прижался губами к прохладному гладкому лбу. Пока Катя спала, дотянуться до ее губ удалось всего два раза, было очень неудобно, свернул набок шею. Мешал Колька, дрых, сволочь, навалившись слева, лишал маневренности.

В конце концов, Катя проснулась. А ведь ей еще целый день переводить, и неизвестно, насколько напряженной будет встреча с французами. Кристиан сообщил, что «сам мсье Дефоссе», второе лицо в компании, решил почтить присутствием — хочет познакомиться с перспективным российским партнером. Надо же!

А Катя проснулась и… откликнулась на его поцелуй! И на второй тоже…

Это было удивительно, необыкновенно, и возвращало куда-то в самое начало — в те времена, когда Кирилл был еще пацаном, и поцелуй, украденный у девочки, наполнял безумным восторгом и гордостью.

Из самолета «Эйр Франс» они вышли обалдевшие и пьяные — теперь уже оба.

Париж встретил свинцовыми облаками и дождем вперемешку с густым туманом, но после уральской непогоды европейское ненастье казалось несерьезным. Всем было тепло, хотя, возможно, путешественников согревали чувства: Кирилла и Катю переполняла нежность, Коля ликовал.

— Мы в Париже! — в восторге заорал он, едва выгрузившись из самолета. — Кирилл Андреевич, спасибо, спасибо, что вы меня взяли с собой! Вы самый лучший начальник, хоть и деретесь, как Салтычиха! — адъютант полез обниматься.

— Коля, как бы я тебя не взял, я же тебе обещал. Так, друзья мои малолетние, сконцентрируйтесь, впереди очень напряженный день. Катюша, ты как? В порядке? Переводить сможешь?

Катя подняла серые глаза и улыбнулась — задумчиво, отстраненно. От этого взгляда Кирилла пронзило насквозь, перетряхнуло всего сверху до низу, словно к шее приложили электрошокер.

Она-то сможет. А вот что с ним будет?

Катя

Тем, кто боится летать, могу предложить отличное противоядие от страха. Что нужно сделать? Первое: качественно отметить с друзьями предстоящую поездку. Второе: в самолете обязательно прилечь на симпатичного спутника. Третье: целоваться!

Разве я переживала о том, не упадем ли мы на землю, не отвалится ли хвост, не застрянут ли при посадке шасси? Какое там! Даже и не вспомнила! Самолет вибрировал и трясся, попадая в зону турбулентности, но я ничего не замечала, потому что находилась под впечатлением от произошедшего. Мозг взорвался и разлетелся осколками, как стеклянная ваза, упавшая на плиточный пол. Исчезли из памяти десятки тысяч вызубренных иностранных слов. Не осталось ничего — в моем воображении я витала, как бестелесный дух, над безмолвной молочно-белой пустыней, засыпанной алыми лепестками роз.

Как же я сейчас буду переводить?

Теперь в моей коллекции три поцелуя, я богатая. Первый поцелуй, настигший меня в спальне у Кирилла Андреевича, был нежным и невесомым. Два последних — подаренных шефом в небе — были глубокими и страстными, и они совершенно меня потрясли. Они произвели такое впечатление, вероятно, еще и потому, что я, неожиданно для себя, включилась в процесс. По моему телу прокатывались горячие волны, внутри все вибрировало и сжималось. Как же мне хотелось снова обнять босса за шею, вцепиться в него что есть силы. Боже мой, если от простого поцелуя можно получить такое невероятное удовольствие, что же будет, если…

О, нет… Даже и думать боюсь!

Но как переводить с французского на русский и обратно, если мозг снесен начисто? Ну, Кирилл Андреевич! Сам-то о чем думал? Какое безответственное поведение! Как мы будем работать? Французы не припасли переводчика, так как Кристианчик всецело полагается на мой профессионализм. Значит, мужики будут терзать меня с утра до позднего вечера, как это было в прошлый раз.

А в моей голове сейчас нет места башенным кранам, автопогрузчикам и скиддерам, все мысли заняты моим сексуальным боссом. Что он со мной делает… Даже если ничего не делает, а только смотрит, я уже становлюсь сама не своя!

Так, надо сосредоточиться. В таком состоянии недалеко и до грандиозного провала — в моей биографии такое уже было, страшно вспоминать! Когда тебя ждет несколько часов сложного устного перевода, нельзя витать в облаках, мечтая о новых поцелуях шефа. Надо думать только о работе!

Коля ожидал увидеть в аэропорту своих корешей — Жан-Люка и Пьера — парни очень сдружились за четыре дня совместной работы и во время пьянки в русской бане. Но нас встречали только Кристиан с водителем.

Губы горели. Когда мы выгрузились в аэропорту Шарля де Голля, я прошмыгнула в туалет и, посмотрев в зеркало, изумилась тому, как выгляжу. Даже на свадьбе — с профессиональным макияжем и прической — я не выглядела так хорошо, как сейчас. Растрепанная, не накрашенная, зацелованная, с глазами, сверкающими, как у дикой кошки… Я смотрела в зеркало и тихо удивлялась.

Кристиан, кажется, тоже впечатлился. Радовался, как дитя, увидев нас в зале прилета. Едва не протаранил меня рубильничком, когда полез целоваться. На правах старого друга, этакого французского дядюшки, прижимал меня к себе, тормошил, лобызал ручки. А Кирилл Андреевич метал молнии и через минуту не вынес пытки и аккуратно оттеснил мсье Массона в сторону, для маскировки засыпав партнера градом вопросов.

Мы добрались до города в лимузине компании, но прежде, чем отправились в отель, поколесили по центру: Кирилл Андреевич заранее договорился с Кристианушкой, что тот устроит небольшую экскурсию по утреннему Парижу — специально для Коли, ведь он впервые очутился в этом удивительном городе.

За мокрыми окнами автомобиля, покрытыми капельками недавнего дождя, мелькали знаменитые и для меня давно уже родные архитектурные памятники — Триумфальная арка, Нотр-Дам, Опера Гарнье, Сакре-Кер. Едва вдали возникла мрачноватая и великолепная махина Собора Парижской Богоматери, сердце сжалось от восторга. На фоне пепельного неба виднелся изящный силуэт Эйфелевой башни, белел среди серо-розовых облаков воздушный купол Сакре-Кер.

Но как же необычен Париж глубокой осенью! До этого я приезжала сюда летом, когда каждая набережная, площадь и улица были оккупированы пестрыми и суматошными толпами туристов. А сейчас, омытый холодным дождем, город был похож на серую жемчужину.

Но он сразу же заиграл красками, едва дождь прекратился. Было удивительно видеть ярко-зеленые лужайки садов, золотые кроны деревьев, в то время, как дома остались тротуары с грязным ледяным крошевом и обледенелая земля. Тут было влажно и тепло, возвышались в парках темно-зеленые сосны, лежала ярко-желтая и медная листва. Вдоль набережных цвели в вазонах осенние цветы — лимонные, фиолетовые, бордовые. Над серо-зеленой Сеной висели арки мостов, украшенные золотыми позументами, искрился в нежной утренней дымке черно-золотой купол Дома Инвалидов.